Думай сердцем, или сказка о вреде социальных комплексов.

Однажды, в одной холодной-прехолодной стране жил простой человек. Звали его Василий Данилович Данилов, и был он постсоветским, совершенно неприспособленным для современной жизни, инженером. Дело было в пятницу и захотелось Данилову, какой-то экзотики. Надоело человеку употреблять национальный напиток, захотелось чего-то необычного, заграничного, манящего и обещающего радужные грезы и никакого похмелья. Василий Данилович не был пьющим, а употреблял исключительно в случаях душевного дискомфорта, который уже смутно зарождался где-то в глубине его организма. Желание это окончательно сформировалось в его голове, когда безликий вал, спешащих домой сограждан, вынес его из подземных глубин, на морозный вечерний воздух. Личная жизнь инженера не сложилась. Было ему, без двух лет, сорок, а он по-прежнему был один. После разбитого брака, жена ушла к начинавшему тогда коммерсанту, а Данилов несколько лет находился в крайне подавленном состоянии, но вскоре убедил себя, что все не так уж плохо. Однако, примерно, раз в три месяца, на него накатывала, такая депрессия, что приходилось “лечится” народными методами – напиваться до беспамятства. И надо сказать, что это помогало. Обычно хватало двух дней, что бы заглушить в себе сопливые настроения и найти сил, что бы делать вид, что все в порядке, на несколько месяцев вперед. Данилов привычно пробирался сквозь асфальтовую полосу препятствий, перебирая портфель из одной замерзающей руки в другую, не первый раз уже думая, о своей несостоявшейся по большому счету жизни. Давящая тоска, родилась где-то в области живота и поднялась на уровень груди, где и замерла. Организм срочно требовал антидепресанта. Маневрируя между кашеобразными лепешками подтаявшего снега вперемешку с едкой солью и грязью, он бодро продвигался к батарее ларьков, спрятавшихся под одной крышей. Времена начального накопления капитала прошли и вместе с ними в прошлом остались труженики-одиночки, крышеватели в малиновых пиджаках с килограммовыми мобильными телефонами наперевес, и возможность быстрого обогащения так пьянящая, и без того уже туманное, сознание русского человека. Данилов помнил, как относительно короткое время назад, здесь торчали неказистые сараи, из которых, в свою очередь, выглядывали носатые, небритые лица кавказской национальности. Теперь же за стеклянными, цветастыми витринами, можно было слышать совсем другую речь. “Петро!” “Шо?” “А скильке ты ему в сдачу дал?” “Як же я упомню, скильке я кому дал?” Однако кавказские друзья не отошли от дел, только теперь они несколько сменили профессию и дислокацию. Из стоящей на боевом посту, с краю импровизированной площади, образованной ограждением газона и ларьком-магазином, серебристой девятки слышались завывания восточной музыки. А время, от времени, тонированное стекло приспускалось и оттуда, появлялся нос, который обводил оккупированную территорию, словно пытаясь учуять врага. Когда до вожделенных ларьков оставалось меньше двадцати метров, случился непредвиденный, но весьма обычный инцидент. Данилов, погрузившийся в социально-экономические размышления, среди мерзопакостной каши, все-таки нашел ту единственную подмерзшую ледяную корочку. Вскинув руками, как подстреленный солдат, он рухнул спиной на грязный асфальт, больно ударившись головой о чьи-то ноги. - Нажрался, свинья! – высоким голосом вскрикнула, не молодая уже дама, об чьи сапоги Данилов, смягчил удар затылочной части головы. Оскорбленная женщина пнула, свалившуюся от удара, меховую шапку и та, перелетев через низенький металлический заборчик, упала на заснеженный газон. Данилов тяжело поднялся, чуть было, вновь не поехав, на той же самой, предательской, ледяной корке. Он был задет не улетевшей шапкой, а не справедливыми словами женщины. “Вот тебе и сострадание с милосердием, - подумал Данилов. – А ведь я даже еще не пил”. Данилову захотелось крикнуть, что ни будь нехорошее, этой особе, но она уже скрылась в сером потоке, по направлению к остановке. Он попытался кое-как отряхнуть с себя грязь, но так как основная ее масса покрывала заднюю поверхность его пальто, ему это почти не удалось. Данилов расстроено перелез через заборчик газона, на ходу расстегивая пуговицы. Подобрав шапку и водрузив ее на голову, он начал снимать с себя серое, похожее на шинель пальто. Холод быстро стал окутывать подвернувшееся не утепленное тело и во время процедуры отряхивания Данилов порядочно замерз. Наконец, ему удалось кое-как отряхнуться, и он нацепил свое серое, холодное пальто. И тут, Данилов, с замиранием сердца вспомнил, об улетевшем в неизвестном направлении, портфеле. Серьезный проект, почти полугодовой разработки, обещавший весьма обнадеживающие перспективы. В понедельник Данилов должен был предоставить его на рассмотрение, и фактически от утверждения этого проекта, зависела его дальнейшая судьба. Ему захотелось завыть и бросится в серую колонну, остановив этот жуткий марш, вероятней всего уже давно унесший его надежду на будущее, лежащую в черном кожаном портфеле. - Эй, ты! – раздался грубый оклик и Данилов вздрогнул. – Ты оглох, что ли? Данилов повернулся на голос. Двое милиционеров в бронежилетах, поверх, зимних форменных бушлатов и в серых шапках, стояли рядом с ограждением газона, недобро поглядывая на Данилова. Стражи порядка были экипированы, словно штурмовая группа времен Мировой войны. К пистолетам, коротким автоматам и дубинкам, не хватало, только гранат и касок со звездами. Но Данилов справедливо полагал, что если потребуется, появятся и каски, а уж встречу со звездами могут устроить и эти стражники, своими пресловутыми резиновыми изделиями. - Сойди с газона! – презрительно кривя губой, сказал старший сержант. - Траву топчешь, - хмыкнув, пошутил второй. Данилов, не произвольно посмотрел под ноги, но как он уже заметил, была зима, и травы топтать он не мог. Переступив через маленькую ограду, Данилов оказался лицом к лицу с двумя краснолицыми представителями власти. Ему на ум пришла совершенно не уместная, даже отчасти идиотская, мысль. Почему индейцев называют краснолицыми? Видимо дававшие прозвища люди ни когда не были в России зимой, впрочем, как и инженер Данилов никогда, не был в Америке в любое время года. - Что это, гражданин, вы дороги не видите, что ли, - с иронией проговорил старшой, кивая круглой головой на грязную кашу. - Да вы никак пьяны?! – с притворным удивлением осклабился второй. Данилов, отчасти, был тронут тем, что его падение не осталось незамеченным, и нашло отклик в душах представителей власти, но, однако его разозлило, что его уже второй раз обозвали пьяным, хотя он никак не может дойти до ларька и, собственно говоря, стать таковым. - Я не пьяный, - злобно прорычал Данилов и с силой дыхнул прямо в цветущее лицо, стража порядка. Это был удар. Улыбка пропала с красного лица, так же как блеск легкой наживы в глазах. Что бы бить человеку наиболее выразительную (в мимическом плане) часть тела, в простонародье именуемую – тыквой, надо иметь, как минимум логичную, морально обоснованную причину. Старший сержант, еще раз, принюхавшись к выдыхаемым парам углекислого газа и не обнаружив предательских этиловых примесей, упал духом. Не найдя морального обоснования на скорое насилие, стражи решили попытать счастья в другом месте. Проверив документы, в последнем проблеске надежды и не увидев, ничего необычного, двойка, сухо извинившись, удалилась на поиски другой жертвы. Между тем, потерянный портфель занял основную часть мыслей Данилова. Он тоскливо стал исследовать край дорожки, в надежде обнаружить портфель, возможно отпихнутый ногами, но увы, ничего не нашел. Данилов решил вести поиск по направлению к метро, но когда он повернулся и двинулся на встречу людскому потоку, позади он услышал женский голос: ”Мужчина, вы не это ищете?” Инженер обернулся и увидел стоящую, на противоположной стороне дорожки, женщину. В том месте дорожка раздваивалась, вправо была остановка, куда устремлялась основная масса народа, а влево была, очищенная от снега, выложенная серыми квадратными плитами, площадка перед ларьками, на цветастом фоне которых, топтались немногочисленные покупатели и бичи. Данилов начал пробираться сквозь людской поток по направлению к окликнувшей его женщине. Но чем ближе он подходил, тем труднее ему довались шаги. Незнакомка была обворожительна, это была первая мысль, возникшая в голове Данилова, когда он, наконец, остановился в двух шагах от нее, не решаясь, приблизится. На вид ее было чуть больше тридцати. Одного скользящего взгляда по фигуре, хватило, что бы у Данилова участился пульс. Даже под коричневой дубленкой угадывались стройная талия и умопомрачительные ножки. В том месте, где заканчивались зимние сапоги, виднелись одетые в чулки ножки, убегавшие под край дубленки. Голубые глаза в упор смотрели на инженера, а из-под шапки, обшитой по краям мехом, и напоминавшей Данилову, шапку Мономаха, как бы случайно, выбилась белокурая прядь. Слегка вздернутый носик, как раз такой, который нравился Данилову, чувственный рот… Губы шевелятся, она что-то говорит? Инженер стоял, как вкопанный. Он ничего не видел и не слышал, он забыл о портфеле. Какой к черту портфель!? Данилов наслаждался каждым мгновением созерцания этого существа. Существо тем временем улыбнулось, обнажая белоснежные зубы, и подошло ближе. Данилов хотел попятиться назад, но удержался на месте. Из оцепенения его вывели долетевшие до сознания слова. - Ну, вы же меня, не слушаете, - по-детски обижено, сказала она. - А!? М-м… Да…да-да, - выпалил, какой-то бред Данилов. - Вы несильно ушиблись? Может быть вам нужна помощь? - озабоченно спросила она и тихо добавила, почему-то потупив глаза: ”Я, вообще, врач”. - А я инженер, - Данилов, наконец, обрел дар членораздельной речи, а из его глубин начал подниматься рассудительный, холодный и логичный Данилов. - Ой, вы так упали, бедный, - сказала она, а Данилову первый раз, за всю жизнь было приятно услышать это определение в свой адрес. – Вот ваш портфель. Только сейчас, холодное сознание, постепенно овладевавшее Даниловым, отметило протянутый черный портфель. Рука его, сама собой взялась за ручку, но он почувствовал, что женщина, словно в трансе наблюдает за ним и то ли специально, толи неосознанно не отпускает его портфель. Прекрасная незнакомка излучала, зрелость, красоту и здоровье. Это распространялось от нее подобно, невидимым флюидам. Восточный поэт, сравнил бы ее, со спелым сладким плодом. Сложно сказать, сколько времени они стояли так, огибаемые безликим людским потоком, но за это время в голове Данилова появилось два противоборствующих человека. Первый - Данилов холодный, рассудительный, реально смотрящий в будущее, плывущий по течению, но в сути своей – битый жизнью, закомплексованный неврастеник, боящийся жить. Второй, был Даниловым пылким, рискованным, рвущимся к чему-то светлому, сам не знающему к чему, не признававший никаких границ. - Эта женщина твоей мечты! – кричал Второй. - Да, - согласился Первый. – Но она, наверное, имеет, слишком большие запросы. Я не смогу… - Сможешь! – перебил его Второй. – Ты же ей нравишься! Посмотри, посмотри на нее! - Я вижу, - холодно подтвердил Первый Данилов. Он действительно мог уловить, когда нравился женщинам. - Ну вперед! – прокричал Второй. – Ты уже, почти любишь ее! Нельзя проходить мимо! Это судьба! - Хватит кричать, - раздражено пробурчал Первый. – Кто ты такой? Жалкий инженер, потенциальный алкоголик. Неудачник! - А разве это не шанс? – умоляюще спросил Второй. - Будет все, как было с эксгражданкой Даниловой, - позлорадствовал Первый, приведя болезненный аргумент. – Женщины, любят состоятельных! - Но… я… - замямлил, угасающий Второй. – Может… - Слушай меня, - уверенно проговорил Первый. – Пошли ее к черту, а то будем, потом, когда она нас бросит, еще больше упиваться своей никчемностью. Давай, лучше нажремся! Чего ты там хотел? Экзотики? Победил холодный аналитический ум инженера и Данилов рванул портфель на себя, словно кольцо парашюта. - Спасибо, всего доброго, - сухо проговорил инженер и отстранив незнакомку в сторону, свернул влево к ларькам. Женщина обернулась вслед удаляющемуся инженеру. Глаза ее были широко открыты, а на уголках выступали слезы обиды и разочарования. Она не стала смотреть, как Данилов стал бегать вдоль цветастых витрин, выискивая подходящий по экзотичности напиток. Серый поток подхватил ее и унес в бетонное небытие. Данилова охватила злоба и ненависть на самого себя. Еще был шанс вернуться и догнать ее, но горло его перехватил, какой-то обруч, а на глазах, чуть не выступили слезы. Как всегда, он был виноват во всем. Данилов ненавидел себя и пытался найти успокоение в выпивке. Данилов сначала хотел купить ликера в необычной бутылке, но бутылка была в форме женщины, и это вызвало неприятные чувства, связанные с переживанием, пятиминутной давности. На волне возникших самоненавистных чувств, Данилов проявил акт милосердия, дав несколько рублей попрошайке. Обегав всю цепь, туда и обратно несколько раз, он, наконец-то остановил свой выбор на одном. Ларек ничем не отличался от остальных. Такая же витрина, такой же ассортимент товаров, но было и еще кое-что. Данилову несколько раз, за время разведки, на глаза попала интересная бутылка, больше походившая на древнюю амфору вытянутой формы. Амфора продавалась, только в этом ларьке, потому Данилов, убедившись в отсутствии альтернативы, остановил свой выбор на нем. Амфора, была темно-коричневого цвета и, похоже, сделана из фарфора, а может даже из глины. На толстом брюшке был какой-то барельеф, но разобрать его не получалось. Данилов, еще удивился странному выбору материала производителем, но экзотика была экзотикой. Она стояла с краю самой верхней полки, рядом с разноцветными ликерами. На ней был слой пыли, было видно, что товар этот сильно залежалый. Однако, как не присматривался Данилов, он нигде не видел ценника. Это обстоятельство придавало загадочность, что делало покупку еще более желаемой. Инженер просунул лицо в прямоугольник окна и показал на таинственную амфору. Продавец оказался кавказцем. Данилов, про себя отметил этот странный факт. Похоже, это был единственный горец, среди любителей сала и горилки. Возможно, его посадили сюда в наказание, за какой ни будь проступок. Представитель коммерции исчез за полками, заставленными разнокалиберными бутылками. Данилов сквозь щели увидел, как тот встает на какое-то возвышение. Потом волосатая рука обхватила амфору за горлышко и утянула вглубь. - Сколько? – спросил Данилов, взвешивая амфору в руке. Она оказалась гораздо тяжелей, чем казалась сначала. - Сэчас, - сказал горец, листая список товаров. Данилов тем временем принялся изучать странный барельеф. Больше всего он походил на знак мерседес, только линии внутри круга были загнуты под углом, что вызывало у Данилова ассоциации со снимком циклона из космоса. В трех, образуемых линиями, секторах, были маленькие значки, похожие на арабские иероглифы. Правда, Данилов не был искушен в филологии, потому его предположение было весьма приблизительным. - Нэ вижу, - констатировал горец, после внимательного изучения своих бумаг. – Нэт цэны. - Даю пятьдесят, - сказал Данилов, решивший заполучить амфору. - Дорогой, ты что, за такую канфэтку, пятьдэсят? - Ну, сколько, тогда? - Пятьсот, - предложил кавказец и Данилов поперхнулся. - Сто рублей, не больше, - сказал инженер, начиная торг. - Обижаешь, - горец отрицательно замотал головой, быстро прикидывая, как бы подороже впарить эту неучтенную бутылку. – Четыреста. - Сто пятьдесят, - медленно увеличивал сумму Данилов, чувствуя своим расчетливым умом, что восточный темперамент может сдаться на двухстах. - Триста пятьдэсят, - сказал кавказец, забирая амфору из рук Данилова. Это оказало психологический эффект на покупателя. Данилов пересчитал в уме содержимое своего кошелька и вздохнул. Сошлись на трехстах, амфора перекочевала в портфель Данилова, от чего тот приобрел уродливо-вздутую форму. Но инженер все-таки не удержался и на радость горцу, купил две бутылки водки для храбрости. Из-за столкнувшихся иномарки и КАМАЗа, троллейбус простоял в пробке почти час. Данилов сразу же определил для себя виновника происшествия и позлорадствовал, глядя на останки дорогой иномарки, неизвестной ему модели. Для приличия и успокоения совести Данилов мысленно посочувствовал водителю КАМАЗа. Остаток пути он проделал без происшествий. Вваливаясь в теплую пустынную квартиру, он позволил себе расслабится. Убрав одну бутылку водки в холодильник, Данилов подумал и поставил туда же дорогую амфору. Степень поганости настроения зашкаливала, потому он сразу открыл бутылку водки и налил в стеклянный граненый стакан, унесенный очень давно в один солнечный день из автомата с газировкой. Опрокинув двести грамм и заев их куском черного хлеба, он не дожидаясь опьянения, отправился в ванну. Теплый душ смыл грязь и пот, а медленно возникающее хорошее настроение, возвестило о начале опьянения. Чувство голода заставило поджарить яичницу и открыть банку тушёнки. Данилов скучно жевал, запивая все водкой и посматривая краем глаза в телевизор. Он ненавидел тушёнку, но заставлял организм пополнять запасы энергии, стараясь не обращать внимания на тошнотворный запах и вид. Он не ел – он принимал пищу. Новости по телевизору, нагоняли тоску и панику одновременно. Привычные репортажи из горячих точек, с окровавленными людьми, автоматными очередями и душераздирающими криками, через секунду сменялись жирными, улыбающимися людьми в дорогих пиджаках, жмущими друг другу пухлые ручонки. И все это венчали сопли крикливой рекламы. К концу ужина полулитровая бутылка водки была уже пуста, а Данилов порядочно пьян. Тут он вспомнил о купленной амфоре, но, немного поразмыслив, решил оставить дорогую экзотику на более подходящий случай. Свалив в раковину грязную посуду, он, махнув рукой, добрался до дивана и тяжело повалился на него. Данилов переключил программу, найдя какой-то фильм, и попытался сосредоточить свое внимание на нем. Экран двоился, и в место изображения, пред его глазами прыгали мутные пятна. В конце концов, игра теней, его усыпила, и Данилов погрузился в тяжелый пьяный сон. Возвращение в реальность было отвратительным. Тело ломило, а голова жестоко болела и кружилась. На языке, казалось, за ночь, выросла щетина и Данилов даже высунул его в приступе отвращения, тем самым вызвав тошнотворный спазм. Данилов с трудом разлепил один глаз и увидел перед собой лунный пейзаж. Мозг не смог дать логичное обоснование этого странного вида, представшего его взору, потому Данилов открыл второй глаз, и в поле зрения попалось деревянное дно кровати. Сопоставив визуальные данные обоих глаз, он понял, что его голова находится под кроватью его спальни, а лунный ландшафт, простирающийся до горизонта-плинтуса, лишь толстый ковер серой пыли на линолеуме. Ощущения его тела подсказали, что он лежит в углу, прижавшись к батарее и обхватив руками поджатые колени. Самое интересное, что Данилов совершенно не помнил, как он сюда залез и собственно говоря для чего. Он попытался подняться, но удар головой о дно кровати, отозвавшийся в голове ударами гигантского колокола, заставил его не совершать некоторое время никаких поползновений. Когда болезненные ощущения прошли, Данилов вновь попытался вылезти из тесного угла, на этот раз, зацепив угол батареи пяткой. Было трезвяще больно, потому Данилов решил действовать медленно и осторожно, так как перспектива гибели от телесных повреждений ему совсем не нравилась. Осторожно распутав конечности и используя в качестве движителя свой зад, он, наконец, выбрался из злосчастной западни и смог подняться на ноги. В окно пробивался яркий солнечный свет морозного утра. Данилов посмотрел в слепящий провал, и у него начала кружиться голова, он поспешно отвернулся. Его взору предстали осколки разбитой вазы, которая должна была стоять на тумбочке, рядом с кроватью, и тапок в количестве одна штука, лежащие перед закрытой в комнату дверью. Он осторожно приблизился, осматривая осколки хрусталя и вмятину от попадания тяжелой вазы в дверь. Подцепив тапок одной ногой, Данилов кое-как нацепил его на правую ногу. Тапок оказался левосторонним, но Данилов не обратил на это внимания, и осторожно переступая, что бы не порезаться, открыл дверь, от чего крупный фрагмент вазы завертелся на месте. В данный момент Данилова мучил жестокий сушняк и он, подчиняясь потребностям организма, направил свои стопы в ванну. Проходя мимо гостиной, он вяло повернул голову, заглянув в открытую дверь, и остановился только около двери в ванную. Именно в этот момент, запоздало работающий мозг расшифровал картинку, полученную от зрительных нервов. Данилов дал задний ход и остановился в дверях гостиной. Больше всего это походило на последствия действий слона в посудной лавке, причем задний проход, которого был вымазан скипидаром. Аналогии со взрывом атомной бомбы это у него не вызвало, так как должен был остаться хотя бы эпицентр. Вся комната была перевернута в живописном беспорядке, даже мебель была сдвинута с места, однако, телевизор, стоявший в углу, не изменил свое местоположение и исправно работал, показывая какую-то скучную программу. У Данилова, пронесся рой мыслей, по поводу увиденного бедлама. Первой мыслью было, что его ограбили, но после проверки, двери, закрытой не только на все замки, но и на старомодную цепочку, эта версия отпала. Прихожая находилась в относительном порядке, по крайней мере таком же, какой ее запомнил вчера Данилов. Это несколько успокоило Данилова. К тому же, что можно было у него унести, кроме того же телевизора, он не знал. Вторая версия Данилову не нравилась, но являлась наиболее вероятной. Она заключалась в том, что беспорядок произвел он сам, в чрезвычайно нажравшемся состоянии, от того ни чего и не помнит. Совесть, всегда мучавшая Данилова, и наступавшая вместе с похмельем, требовала срочного оправдания, но мозг отказывался дальше работать. Данилов, забыв про жажду, в поисках опохмелки, отправился на кухню, к счастью ее то же не затронули разрушения. Он открыл холодильник и увидел опустошенную на четверть бутылку водки. От одного взгляда на прозрачную жидкость, по его телу прошла судорога, и он едва удержался оттого, что бы не блевануть. Данилов зажмурился, раздумывая, как он будет ее пить, и от этой мысли его снова передернуло. Тут он вспомнил об экзотической амфоре, купленной вчера в порыве жажды экзотики. Опохмелится дорогой дрянью, для него представлялось более привлекательным, чем вод… тошнотворная волна поднялась на уровень груди. <!--nextpage--> Данилов долго обшаривал холодильник в поисках экзотической амфоры, пытаясь не смотреть на водку. Наконец окончательно убедившись в отсутствии таковой, он озадаченно сел на табуретку, перед раскрытым холодильником. Неужели он вылакал ее вчера? Кроме досады это ничего не вызывало. Бутылка за триста рублей, а он даже не помнит вкуса! Из этих мыслей его вывел звук сливного бочка. Затем хлопнула дверь туалета, и послышались чьи-то тяжелые шаркающие шаги, затихшие в гостиной, в которой в свою очередь, надсадно заскрипел диван. Данилов не мог поверить в такое. Не ужели он опустился до того, что пригласил к себе собутыльника. Он напрягся, пытаясь вспомнить вчерашний запой, но это было безуспешно. Перед глазами метались смутные пятна, упиравшиеся в черную стену беспамятства. Данилов поднялся и тихо шаркая единственным тапком, направился в гостиную. От того, что он увидел, ему стало совсем не хорошо, уж больно это походило на описание белой горячки. Нет, Данилов не видел зеленых змеев, чертей и прочей гадости. Вместо этого, на его диване, по-турецки, сидел толстый небритый кавказец и смотрел телевизор. Гость имел престранный вид. На голове была намотана серая заляпанная чалма, далее шла кожаная жилетка, без рукавов, поверх цветастой бело-серой рубахи, на ногах были огромные фиолетовые шаровары, подпоясанные красным, обернутым несколько раз, вокруг необъятного живота, поясом. На поясе была какая-то бляха со смутно знакомым Данилову рисунком. Данилов просто стоял, не в силах, что-либо сделать. В его голове не было ни одной мысли, так что ему вполне мог позавидовать практик буддизма или эзотерики. Между тем, кавказец заметил вошедшего и повернув к нему широкое, заросшее щетиной лицо, сказал с восточным акцентом: ”Чито стоишь, дорогой? Садысь, умных людэй послюшаем.” Данилов не нашел, что сказать и присел на краешек дивана, уставившись в телевизор. Передача была скучная. Двое людей в дорогих костюмах вели социально-экономический диалог. Ведущая, то же одетая в строгий дорогой костюм, сидела посередине и, кивая головой с очень умным лицом, слушала собеседников. Иногда она вставляла одно-два слова, показывая, что прочитала перед передачей, как минимум одну книжку по экономике. - Я все-таки хотел бы сделать акцент на западную экономическую модель, - важно сказал лысый толстячок в черном костюме, слева. – В условиях, когда давно уже разработаны действенные модели развития экономики, глупо заниматься созданием собственной модели. - Я бы так не сказал, - вмешался седой, худосочный справа. – Вы забываете об элементарных географических условиях нашей страны. Вы привели примеры, в которых отражена ситуация в таких странах, как Швейцария, Германия, а заметьте, что площадь этих стран несравнимо меньше... - Не надо переводить разговор в такое русло, - прервал его толстячок. – Мы с вами обсуждаем не географию, а дальнейшее экономическое развитие. И главный вопрос, это по сценарию какой страны, нам идти? - Да, - подтвердил седой. – Но я хочу указать на заведомо неприемлемые примеры. Надо учитывать географию м-м… так сказать площадь, потому страна-пример должна быть, во-первых - большой, во-вторых - северной. - А чем вас не устраивает США? – спросил лысый толстячок. - Нет, что вы. Штаты - страна конечно большая, но посмотрите на разнообразие климатических зон. От жаркого солнца, до вечной мерзлоты, а у нас, что? - Что? - От Москвы и до Камчатки сплошные елки. Если не верите, проверьте сами. Плюс двойные стандарты - холод и жара. А это, надо сказать, не способствует процветанию. - Господа, господа, - подала голос ведущая. – Мы ограничены во времени, потому давайте перейдем к следующему вопросу, о регулировании маркетинга. - Что ж, как скажите, - кивнул седой. – Но для начала, мы должны детально разобраться в недостатках присущих маркетингу в целом. Ну, во-первых - это отрицательное влияние его на благосостояние потребителей… - За счет высоких цен, - вставил толстячок. - Совершенно верно, - кивнул худой. – Во-вторых – это использование приемов введения в заблуждение, навязывание товаров, по сути, и не нужных потребителю. В-третьих – продажа некачественных товаров или даже опасных товаров. Например, отечественные автомобили. Производители, которых, не имея желания повышать качество своих изделий, борются с конкуренцией - подержанными иномарками - путем проталкивания различных непопулярных и даже вредных законов, ограничивающих ввоз стареньких БМВ и Шкод, которые даже в своем престарелом возрасте превосходят новенькие отечественные автомобили. - Вы еще не сказали о низком качестве обслуживания несостоятельных, малообеспеченных потребителей, - с драматичным надрывом в голосе сказал лысый толстячок слева, но в своей показной заботе о малоимущих, он дал фальшивую нотку и запланированный эффект не удался. У Данилова сильно заболела голова. Какой идиот вставил это в программу в субботнее утро? Канал, похоже, был пацифистом в плане борьбы за рейтинг. Данилов больше не мог смотреть этот бред и, поднявшись, направился в ванну. Ополоснувшись под струёй холодной воды, он почувствовал себя значительно лучше, но после нескольких жадных глотков из-под крана, его снова затошнило. Данилов прошел на кухню, отметив, что кавказец, все так же внимательно смотрит телевизор. Инженер не знал, что делать. На бред это походило, но было слишком реально и он решил все-таки опохмелится. Выпив прямо из горла, он с трудом подавил приступ рвоты. Пары алкоголя сразу ударили в неочищенный до конца мозг. Он тяжело опустился на табурет, поставив бутылку на стол, и вздрогнул, услышав позади голос. - Слюшай, апять ти пиёш? Данилов повернулся. Оперевшись одной рукой на дверной косяк, и рассматривая грязные ногти второй, пред ним стоял толстый горец. <!--nextpage--> - Нэ нада большэ пить, - сказал кавказец и жалобно посмотрел в глаза Данилова. – А то апять будэшь шайтаном абзываться, тапки свои кидать, вазы дарагие бить. Вах! При этом “Вах”, гость весь передернулся, так, что его толстый живот заколыхался словно желе. - А… - протянул Данилов и хотел, что-то спросить, но взгляд его снова упал на бляху горца. Данилов внезапно вспомнил, где он видел этот узор. Это была точная копия барельефа с экзотической амфоры, и у Данилова это вызвало смутную связь. - Чито а? А? Ти хочэшь спрасить, кито я такой? Вах! Какой же ти люди забывчавый! – толстый гость схватился за голову. – Сколько раз я должэн унижаться пэрэд табой, мой солнцападобный склэротик? При этом кавказец так отчаянно жестикулировал, что Данилов немного подался назад, что бы, не попасть под тяжелую руку горца. - Не надо не перед кем унижаться, - сглотнув, промямлил Данилов. – Я, правда, ничего не помню, про вчерашний вечер. - Вах, - устало произнес гость и грустно покачал головой. – Для тэх, кто на вэрблюдэ, павтаряю. Я джин, Ахмед Ибн Мурзук из проклятого сосуда, который ти о солнцаликий, вчера, открыл и пытался пить, прямо из горла. Вах! Данилов некоторое время переваривал признание толстого горца, пока не сделал для себя соответствующие выводы. Он, то есть Данилов, нажрался вчера водки, а потом прикончил и экзотическую амфору, в которой была какая-то галлюцинагенная дрянь, которая воздействует на его мозг и сейчас. Возможно, так же, что содержимое бутылки без этикетки, давно испортилось, что в свою очередь, то же привело к печальным последствиям, которые он и наблюдает сейчас. Конечно, было и рациональное объяснение, которое Данилов брезгливо откинул сразу, так как отказывался признавать. Возможно кавказец, это собутыльник, с которым он просидел всю ночь, а теперь у него приступ белой горячки и он считает себя джином. Конечно, приступ белой горячки мог быть и у него самого. Данилов никогда не слышал, что эта болезнь может так внезапно появится, и так реалистично протекать. Тем более Данилов не считал себя таким запущенным алкоголиком, и знал людей, которые позволяли себе гораздо большее и при этом оставались совершенно нормальными. Однако, после долгого раздумья, Данилов не пришел к окончательному выводу, но определил для себя, что кто бы перед ним не был, надо поскорее от него избавится. - А кто комнату перевернул? – спросил Данилов, что бы, не затягивать паузу и поднялся с табурета. - Я, - признался толстяк. - Зачем? – автоматически спросил Данилов, наступая на гостя. - Кагда ти, открыл проклятый сосуд, ти асвободил меня, вместе с моим ветром. - Твоим ветром? – удивился Данилов, но не прекратил медленно выталкивать гостя в прихожую. - Ну да, - подтвердил горец, только сейчас заметив, что очутился в прихожей, а Данилов остервенело крутит многочисленные замки на двери. - Моя стихия, - добавил толстый Ибн Мурзук, когда его не сопротивляющегося, вытолкнули за дверь. Данилов захлопнул дверь перед орлиным носом толстяка, быстро закрывая запоры. - Солнцеликий? – позвал голос с той стороны. – Мы куда-то собираемся? Можэт прикажэшь караван? - Пошел ты, алкаш! – зло крикнул на дверь Данилов, и замолчал из принципа решив не отвечать больше сумасшедшему. Удовлетворенно оглядев запертую дверь, он направился в разоренную комнату. - Солнцеподобный? – вновь раздался голос из-за двери. Инженер отключил мозг от восприятия звуковой информации и занялся наведением порядка. С того момента, как он выставил горца за дверь, он чувствовал себя гораздо лучше. - Солнцезатмевающий!? Данилов поставил на место торшер с фиолетовым абажуром, неприятно напомнившим шаровары гостя. Несколько книг вернулись на свою полку. Потом он наступил в земляную кучку образованную, разбившимся цветочным горшком, и выругался. Голос из-за двери продолжал свои заунывно-жалобные взывания Когда Данилов двигал на место диван, он обнаружил под ним ту самую амфору. Осмотрев ее еще раз, он окончательно убедился в совпадении рисунков на бутылке и бляхе горца. Пожав плечами, Данилов хотел пойти и выкинуть злосчастную бутылку, но столкнулся с широким носатым лицом, рассматривающем его. - Солнцеликий, Вах! Не хорошо оставлять джинов за дверью, - сказал Ибн Мурзук. Данилов от неожиданности сел на диван. Отсюда ему была видна дверь прихожей, и было видно, что она закрыта. Возможно, кавказец, как-то открыл ее, а потом вновь зачем-то закрыл. Но как он справился с цепочкой? Пока в голове инженера крутились все эти вопросы, горец взял из его рук амфору и повертел ее в руках. - Плахой дом, - сказал он, критически осматривая амфору. - Как, ты… вы вошёл? – интеллигентно спросил Данилов. - У-у, - издал звук гость. – Ну скажи, пачаму ти нэ вэришь? То ти пьян как сайгак и называешь меня шайтаном, то ты… м-м… нэ вэришь, Вах! Загадай желание нэдоверчавый и ти убедишься в моей… в том, чито я джин, Вах! Данилов опять задумался, сегодняшним утром это давалось ему большим трудом. Холодный Данилов говорил ему поскорее вызвать скорую, а Данилов номер два, кричал что он все равно ничего не потеряет если загадает желание этому клоуну в восточных одеждах, непонятно как оказавшегося в его квартире. - Ладно, - согласился Данилов. – Хочу, что бы сейчас, здесь, в этой комнате, оказались, честно заработанные… десять миллионов… ну, хотя бы рублей. Данилов рефлекторно выбрал рубли, так как микроскопическая часть его все же надеялась на чудо, а холодный расчетливый ум, сразу же определил, что обмен большого количества зеленых купюр неизбежно привлечет внимания соответствующих органов - Это жэлание? – спросил Ибн Мурзук. - Ага, - ухмыльнулся инженер. - Слушаюсь, - сказал кавказец и дунул в ладонь. Данилов знал, что он сделает, когда ничего не произойдет, но он не думал, что он будет делать, если деньги и в правду окажутся в комнате. Между тем время шло, а ничего не происходило. - Ну, чего ждем? – злорадно спросил Данилов, высматривая, чем бы ударить объемного гостя. – Где деньги то, а? - Сэкунду, о нэтерпиливый, - скучающим голосом сказал горец. – И, нэ мог бы, ти чуть-чуть подвинуть, свою наимягчайшую из мягких, частей тела, нэмного в сторону. Данилову показалось, что над ним издеваются, но решил дать тонкоустному гостю, еще несколько секунд, перед тем как набить его жирную физиономию. Высоко в небе набирал высоту, взлетающий транспорт с грузом денег, на борту. Деньги – годовая зарплата учителей, врачей и военнослужащих приморья, были упакованы в небольшие металлические контейнеры. В механизме заднего люка возникли неполадки, от чего створки начали открываться. В этот момент, самолет находился под самым большим углом наклона, набирая высоту. - Неполадки в моторе грузового люка, давление падает, - озабочено сказал бортинженер, глядя на красную лампочку. – Пойду, посмотрю. - Сиди, - бросил командир воздушного судна, сосредоточено уставившись на приборы и не выпуская из сильных рук штурвала. – После маневра, сходишь. Самолет продолжал резко рваться в вышину. Контейнер, стоявший ближе всех к открывающейся пропасти, вдруг поехал с места, быстро приближаясь к полуоткрытому и заклинившему люку. Грузчики так устали при погрузке, что не заметили, как у этого последнего контейнера, замок, страховочного ремня, щелкнув, не встал в паз. Миновав створки люка, металлическая бомба устремилась в утренний город. Самолет, все-таки набрал свою высоту, выровнялся, от чего заклинившиеся створки захлопнулись. Переговорив с охраной, которая в тот момент, как и положено, сидела в креслах, пристегнувшись ремнями, и не могла видеть и слышать, что творится у нее за спиной, бортинженер неудовлетворенно занялся расследованием сам. Критически осмотрев грузовое отделение, и в частности закрытый грузовой люк, бортинженер хмыкнул и направился назад в кабину, решив, что неполадки были в системе сигнализации. А самолет продолжил свой долгожданный полет к месту не отапливаемого назначения. Данилов закричал и отпрыгнул, когда со звоном и треском, снеся балконную дверь, в комнату влетел металлический гроб, погасив удар о сервант, чем превратил его в жалкие обломки. Не