О душевных сомнениях агента Карбофоса и одиночестве Бориса Петровича
Прошло уже три недели с тех пор как агент Карбофос внедрился в лагерь Бориса Петровича и его соратников. И, по правде говоря, Васька недоумевал. Решительно ничего в поведении Бориски и компании не соответствовало сведениям, которые усиленно вбивались ему в голову, на протяжении его обучения в спецшколе. Он видел всего лишь безобидного пожилого чудака, любящего рассказывать после сытного ужина забавные истории и фантастические небылицы. Конечно, перед отправкой на задание Василия тщательно инструктировали и неоднократно предупреждали, что авантюрист и путешественник хитёр и опасен, а безупречное выполнение задания крайне важно. Но основательно промытый в спецшколе, его неокрепший ум всё же сохранил в себе некоторую юношескую наивность и романтизм, которые не замедлили вступить в непримиримую борьбу с чувством долга. Прививаемое воспитанникам школы со всем тщанием, это чувство пока одерживало верх, получая поддержку здравого смысла, понимание которого наставниками, впрочем, было очень субъективно. Но сомнения… Сомнения всё же нашли уютную норку в душе агента Карбофоса и обосновались там с комфортом.
***
С каждым днём, Борис Петрович ощущал всё возрастающее чувство тревоги. Он много размышлял о пережитых им за время скитаний невероятных приключениях и необъяснимых явлениях. И чем больше он думал, тем явственнее ему казалось, что его разум не в состоянии объять пережитого, а его попытка увлечь в свои странствия молодых городских оболтусов – нелепа и лишена смысла. Он вдруг почувствовал себя невероятно одиноким среди этих юнцов, увлечённо болтающих об Эльдорадо, и разинув рты, внимающих его рассказам о встрече с мифическими котами и рычащими тропинками. Привыкший в скитаниях к одиночеству, полюбивший его всем сердцем путешественника, наш авантюрист внезапно начал тяготиться им, после осторожных попыток донести до спутников плоды своих размышлений и снизошедшие на него озарения.
Ватага обожала своего предводителя. Молодёжи нравились приключения. Братья Малявкины готовы были изловить и прогнать сотни шпиёнов ради Бориса Петровича и кочевать с ним по Мухе всю свою жизнь. Но как только Бориска переходил от рассказов о приключениях к попыткам обсудить с молодёжью глубинный смысл тех или иных событий, он натыкался на стену непонимания, выражаемую недоумением в глазах одних и едва уловимой скукой в других.
Но хуже всего, оказывались конечно Бузюкины. Бузюкин старший до дрожи в коготках пугался одного только упоминания мифических котов. Разве можно было всерьёз обсуждать с ним экзистенциальный смысл скакания по рычащей тропинке?! Бузюкина, страстно желавшая вернуться к своему любимому цивилизованному обществу, к уютным магазинчикам, любопытным
сплетенкам и занавескам с рюшечками, и вовсе смотрела на Бориса Петровича с нескрываемым раздражением. Дама эта, очень быстро забыла, в каком плачевном состоянии находилось их семейство, когда удача вывела их к лагерю авантюриста и путешественника.
Всё это не могло не огорчать Бориса Петровича. И только новенький, долговязый блошонок, которого поймали однажды ночью братья Малявкины, зажёг в его сердце огонёк надежды – надежды быть понятым. Новенький, которого, кажется, звали Васькой, с первого вечера слушал его гораздо внимательней других, и его горящие глаза не потухали безразличной вежливостью, когда рассказы Бориса Петровича пытались из плоскости ненаучной фантастики перетечь в плоскость философских исканий.
Продолжение следует…